воскресенье, 16 декабря 2012
Перевод с мороканского на русский Андрея Борисовича Бело-Бугаева, контактера при миссии голованов на планете Земля
Объяснительная записка переводчика
Данный документ, представляющий собой тугой рулончик, перехваченный по талии суровой ниткой, будто пучок укропа, был с совершенно очевидными целями подброшен под дверь моей дежурки у реки Телон, Канада, за час до того, как посольство голованов, по самое горло насытившись земными реалиями, покинуло свою резиденцию и, согласно официальной версии, стройными рядами двинулось на Пандору. Графическое исполнение документа на первый взгляд напоминало тайнопись, но уже на второй - универсальную транскрипцию, созданную в двадцатом веке для записи земных языков, по преимуществу экзотических. Надо сказать, что речь голованов по своим фонематическим характеристикам несильно выделяется на общеземном фоне. Разумеется, согласные здесь вовсю поют сонантами, практически все гласные звуки похожи на знаменитый арабский "айн" и, образуясь, рвут гортанную преграду вдребезги, а силового ударения не существует вообще. Но не это меня затруднило. Как ни хорошо я обучен языку голованов Саракша, истинный смысл их речений нередко остаётся за семью печатями даже для крутых специалистов. Если он вообще наличествует - в том плане, как мы привыкли. Лексемы слипаются друг с другом, как сосиски в вакуумном пакете. Логика повествования выстроена не на западный манер - исходя из презумпции жёсткого замысла, - но на восточный, то есть вольно струится от одной аналогии к другой. Причём мастера словесных игр эти псины-сапиенс высококлассные: начать с заголовка, явно перекликающегося (или пародирующего) с известной новеллой Лескова. Также я не могу поручиться, что в действительности перевёл двухуровневые закорючки, будто нацарапанные когтем на зеленоватой тростниковой целлюлозе. Скорей всего, я их лишь истолковал.
" ...Мерзко расплющенный диск, пустой до самого горизонта, невольно заставляет тосковать о Саракше. На здешних иконах и полотнах Камнедухова (Петрова-Водкина?- Прим. АББ.) перспектива натуральная. Будто огромная длань (лапа? - Прим. АББ.) поддерживает людей снизу в стремлении попеременно давить и ласкать.
Такова и Терра, но здешние обитатели не знают. Жаждущие красот бездельники наведываются в гигантские природные норы и лежбища - Мамонтову, Ориньякскую, Дивью, Горло Барлога. Их трудолюбивые праотцы некогда рыли свои собственные, укрепляя стены и своды сверхнадёжными распорками. Теперь перестали поедать свою головку пармезана и начали с особым усердием выращивать на корке мыслящую плесень. Ни один цзеху не поступил бы так опрометчиво и недальновидно. Опасность висит на кончике хвоста. (Более адекватный перевод - чувствуется обросшим шерстью компасом. - Прим. АББ.)
читать дальше Мы зрим на обе стороны того бытия, к которому в данный миг причастны. Дырчатые, истёртые до железного блеска лестницы Гнусномирья (планеты Надежда? - Прим. АББ) верхним концом примыкали к реальной поверхности, а вот ракопауки были всего лишь отвращающим фантомом. Напрасен был испуг и последующие угрызения совести - тогда я был молод и восхищён (в смысле похищен, порабощён? - Прим. АББ) моей земной привязанностью.
Бесстрашие цзеху - родом из истинного знания, каким бы оно ни было.
(Не берусь судить, что замещает "местоимение абстракта" - скорее всего, и то, и другое, и много чего ещё. - Прим, АББ.)
Мы знаем, что наш земной Хрустальный Дом комфортен и безопасен. И если мы до урочного часа не селились в нём, то это не значит, что он не ждал.
А пока Дом стоял порожний, мороки имели возможность исследовать недра. Кабины нуль-транспорта маскировали наши перемещения: поистине только для того и годны, чтобы мы узнали нечто не имеющее для нас ни пользы, ни смысла. О Чёрной Волне как изнанке нуль-Т людьми позабыто, хотя её смрад забивает все ноздри. (Следует заметить, что голованы умеют с одинаковой легкостью ориентироваться как в прошлом (хвост как орган ретроспекции), так и в будущем (нюх как средство проспекции). В первом случае имеется в виду, что гипертекст, каким является подземное пространство Земли, всё это время разрастался наподобие ризомы. Во втором - что Волна не будет, а уже есть, то бишь фатально неотвратима. - Прим. АББ.)
Стоит двуногим узнать правду, как их паника заклинит все нуль-кабины и воспрепятствует призракам (звездолётам класса "Призрак"? - Прим. АББ) оторваться от поверхности. Мороки сумели бы оттеснить их и сдерживать незримым огнём, но это им неинтересно. Каток ринется поверху, кожура лопнет, как на жареном каштане, в щели и полости хлынет магма. Те двуногие, кто успеет транспортироваться в иные места, начнут спешно приготовлять уже и эти каштаны в своей печи. Ведь стоит им попасть в другой мир, как они тотчас же принимаются переделывать его наподобие их собственного - пока их фантазии не сделается невтерпёж, а планета не перестанет худо-бедно поддерживаться на плаву их творческим порывом.
Ибо лишь вдохновение творит ожерелья миров и удерживает на снизке животворный жемчуг. (Налицо недвусмысленный перифраз мужской силы, что легко подтверждается содержанием последующего абзаца. - Прим. АББ.)
Члены семьи, которых я привёз с собой, с их густым рыжевато-смоляным волосом, небольшими ушами, спрятанными в гриве, и странно узким разрезом глаз похожи не столько на ньюфаундленда, какое мнение широко распространилось, сколько на великанского чау-чау. Или даже на крупную кошку - с нашей общей манерой выкусывать грязь между пальцами, прежде чем умыться, независимостью нрава и ночным образом жизни. Презрительная мина, застывшая даже на лице младших, делает их похожими на льва в клетке.
Со Львом в тот раз я говорил совсем немного, хотя с Максом - и того меньше. Когда перед тобой человек, трудно держать словесную прямизну. Однако есть мириад возможностей скрыть правду, нимало не солгав, потому что собеседник, если он не оборотень того или иного рода, воспримет лишь то, что хочет воспринять.
(Вместо лексемы "оборотень" логичным было бы подставить пару "люден-нелюдь", но это не учитывает её расширения с помощью лексемы "род", имеющей дополнительный оттенок "единого рождения" или даже "зачатия". - Прим. АББ.)
Мы встретились в виду Хрустального Дома, но туда не зашли - Льву он казался увеличенной копией того самого игрушечного павильона-оборотня, который он расстрелял из скорчера в Гнусномирье. Вполне безуспешно, кстати, расстрелял.
- Щекни. Когда мы были как близнецы (дословно - две ноздри в одном носу. - Прим. АББ), ты сравнивал меня с другими людьми? - спросил он.
- Нет. Я знал и так.
- Я был похож на остальных?
- Щенки в одном помёте, зародыши в одном чреве и то не сходны вполне. Вот тебе слова для розмысла.
- Я изменился с тех пор?
- Да. Пропали перепонки между пальцами.
(Аналогично выражению "молоко на губах обсохло"? - Прим. АББ.)
- Это плохо или хорошо?
- Вопрос не имеет смысла. Перемены случаются.
(Здесь явно чувствуется жёсткая модальность, но я не умею отыскать для неё адекватное выражение. Известно, что для голованов нет никакой разницы между "должен", "может" и "нравится". - Прим. АББ.)
- Я могу прийти к вам?
- Ты здесь. Разве тебе хочется большего, чем имеешь сейчас?
- Скажу по-другому. Есть ли от меня прок для твоей семьи?
- От тебя - да. От Льва Абалкина - никакого.
- Как это?
- Вы были вместе, а стали рядом. Один из них стал подвержен страху. Выбирай.
Он задумался. Надолго. Под конец у меня засвербело промеж ушей, но я не чесался - терпел, помня, что моё сходство с собакой всегда его раздражало. Потом он снова заговорил.
- Для чего морокам пригождается безымянный?
Теперь задумался я. Наконец, необходимые слова пришли:
- Я знаю, куда уйду в конце жизни, потому что Щекн-Итрч уже там. Моя кровная сестра родила мне сына от своего ночного мужа, самого лучшего ребёнка из возможных. В квадрате моей связки тоже всё плотно соединилось. Моя дневная жена беременна от моего содруга, его собственная дневная жена и посестра моей ночной супруги - от меня самого. Его ночная жена живёт среди своих старших подруг в ласке и почёте, хоть пока молода для женской ноши. Но вот моя ночная спутница, главная в связке, никак не умеет затяжелеть ни от кого. А без этого ей не стать дневной спутницей другой семьи, и в большой сети так и останется прореха. Безымянный вложит в неё свой вольный дух, если захочет.
- Погоди. Какой-то хорошо структурированный промискуитет получился. Ты знаешь, я всегда путался в вашей системе родства.
- Хорошо, что это так и осталось. Не для тех ушей, которые будут тебя слушать. Похожие сплетения были у ваших архаичных племён до того, как их утрамбовали катком прогресса и нравственности.
(Ну да. Как пытались утрамбовать вашего доброго приятеля: не моргай длинными ресницами, не носи расписного голубенького пончо с кисточками и вплотную займись двуполым размножением. - Инициалы переводчика опущены.)
- Так что я делаю?
- Умираешь во Льве Абалкине. Сие наречено, предречено и обречено. (Мене, текел, фарес, хотя не упарсин. - Прим. АББ.) Начнём с того, что вот прямо сейчас я протяну ментальные нити: от тебя к моей ночной подруге и ко мне самому. Потом ты уходишь и творишь всё, что задумал. Не сообщай нам свои решения: в таком знании нет никакой пользы для цзеху. Главное - чтобы твой Лев прошёл весь путь, насколько хватит его сил и отваги, и коснулся предназначенного. А потом его освобождённая, многократно возросшая суть пройдет обратно по нитям в нашу кровь, станет одним со всеми нами, и моя подруга удостоит меня беременностью.
- Ты так думаешь?
- Цзеху не думают - они знают. И это знание пребывает с ними от рождения до смерти.
Однажды я полушутя упомянул при нём, что представление о мире как о каменной сфере, внутри которой мельтешит жизнь, хорошо известно землянам. Более того: оно было весьма популярно в краткосрочном государстве по имени "Тысячелетний Рейх". Так вот, от такого понимания не стоит отказываться ради объективных научных представлений, потому что оно касается не пространства. Оно имеет в виду время, составляющее с пространством единую константу.
Лев Абалкин улыбнулся. Не терплю такого, но пришлось.
- Щекн, приятель, ты имеешь в виду, что человечество, путешествуя от солнца к солнцу и от планеты к планете, изображает из себя всего-навсего бестолковую муху, которая бьётся об стекло - ну, допустим, о каменные стенки? Да уж лучше нам с тобой на самый высокий древовидный папоротник залезть и спланировать оттуда. Авось пробьём крышу... или со всего размаха угодим тахоргу в пасть.
- Только одно я имею в наличии, мир праху Эйнштейна, - проговорил я чуть брюзгливо. - Ту вселенную, которая свёрнута клубком и откуда вы, люди, непрестанно вытягиваете нитку. Пока не упрётесь в безвременье. Данные вам сроки, знаешь, тоже имеют предел. И вовсе не миллиардолетний, как вы полагаете. Даже не исчисляющийся в световых годах.
Тогда Лев, наконец, подавил свою гримасу - у коммунаров не принято смеяться над блаженными и дураками. И спросил:
- Почему так?
- Род цзеху проникает этот клубок пальцами насквозь и не пытается соткать из него одежду, которая греет.
(Сказано ли здесь о том, что истина и способность её провидеть открываются лишь не имеющему в том корысти? Первый смысловой слой и совсем немного второго. - Прим. АББ.)
Кажется, тогда Льва задело лишь по касательной. (Дословно: чуточку подровняло его мех. - Прим. АББ.) Но ведь мы не однажды ели горячую овсянку с бобами из артельного котла: в Ржавом Гнезде, на звероликой Пандоре, на погибшей Надежде, где нас едва не расстреляли аборигены, и - да, снова на Саракше. Это изрядно поспособствовало проникновению зуда под толстую шкуру. И ускорило взаимный обмен блохами.
Я так думаю, Лев интуитивно понимал своё отличие от прочих человекоособей. С того момента, как бельчонок спустился на плечо наивному двуногому кобельку и стрекотнул ему прямо в ухо, скрытое густым чёрным волосом. О таком Лёвушка-Рёвушка никому не рассказывал - само собой достигло нашего понимания ещё в подземной Крепости. Вынудило приблизиться к носящему Звериный Знак и оберегать Меченого вместе с его двуногим окружением.
Лев рядом со мной стоял у Чёрного Квадрата в Иномирье. Лев понял внутренний смысл сего начертания даже раньше меня. Символ Творящей Пустоты и Созидателя Миров, причём вполне себе работающий.
И теперь подспудное "я" в одной из тех случайностей, которые неизбежны, сорвало Меченого с места и погнало к нам. В объятия великих творцов самообмана - и мастеров по части личных откровений.
Кажется, умирая от выстрела мелкокалиберной хлопушки, Лев Абалкин всё-таки на миг коснулся того амулета с крестовым и царским знаком.
И всё-таки я чист от лжи - будь то ложь во спасение или какая другая. Я показал Первооткрывателю нашего народа частичную правду и намекнул на полную и всеобъемлющую. Щекн-Итрч не знал тогда, где сейчас Лев и что собирается делать, - в каком-то смысле не знает о том и по сю пору. Нельзя вынести на кончик языка то, что угадал печенью. (Это о нечётком взаимодействии рассудка или интуиции, в том смысле, что мысль изреченная есть ложь, или просто о том, что нельзя выставлять наружу свою любовь? - Прим. АББ.) Народ Земли достаточно смекалист, чтобы не вмешиваться в дела народа голованов. Народ голованов слишком исполнен презрения, чтобы и дальше вмешиваться в дела народа Земли. Народ голованов никогда не даст убежища Льву Абалкину - ибо уже предоставил ему самый надёжный кров, какой только возможен.
Льву нет больше дела до народа голованов - потому что он сам в каком-то смысле весь этот народ. Наш всеобщий сын, наш Первосын вприпрыжку носится по Хрустальной Норе, нажимает на все кнопки и дёргает за все рычаги подряд, а за ним следуют многие другие, очень похожие на него. Человеческая память в них сохранна, но пока стоит неподалёку и не тяготит. Они мужают куда быстрей незадачливых детей Гниломирья - месяц за год, причём с самого начала жизни, а не с двенадцати лет, - но пока мы рядом, старость им не грозит. Вскоре мы сумеем переправить сквозь параноры всех тех, кого люди точно не хватятся. Целую стаю юных мацзеху. (Соответственно "межпространственные проколы" и "отряд умеющих убивать и воскрешать силой своего духа".- Прим. АББ.) А потом ещё и ещё - пока у нас не будет достаточно сырья для торговли с Равнодушными. (Люденами или Странниками? - Прим. АББ.)
Торговля - умение, не тратя слов, убедить другого, что он получает телёнка за курицу. Отчётливо зная, что хитрое теля способно высосать досуха по крайней мере двух маток.
Быть может, в конечном счёте мы убедим Хозяев Стада, что хоминиды - не такая уж тотальная зараза и что, на худой конец, эта кладка саранчи вполне может поставлять им сородичей.
Возможно, Хозяева уже занялись Чёрной Волной - хотя бы ради забавы и потехи. Или нам удастся внушить им, как это потешно и забавно - взнуздать, укротить и подчинить себе тупую нерассуждающую силищу. Мы с особым удовольствием будем работать наш смертельный номер исходя из высоких и даже высочайших потребностей.
(Далее транскрипционное письмо заменяется несколькими строчками хорошего американо-английского, по стилю относящегося к середине двадцатого века. - Прим. АББ.)
И, быть может, земные хоминиды сами по себе опомнятся. Это я, Щекн-Итрч, глава большой семьи и почётный переводчик миссии голованов, приписал потому, что не так давно мой даровитый сын Левкн-Итрч дал мне прочесть кусок из настольной книги коммунара, "Овода" писательницы Войнич. В оригинале. А потом - ту фразу из Библии короля Якова, которая там процитирована почти дословно. О том, что-де пусть лучше один человек погибнет от нашей родимой руки, чем многим причинит смерть карающая десница римлян. И в одном, и в другом месте внешне правильные слова, под которыми с радостью бы подписались и Экселенц, и Биг-Баг, вложены автором в уста не слишком положительных персонажей.
Потому что разумное существо много ценней стада таких же точно разумных существ. Каждый человек. Повторяю - каждый в одинаковой степени. Каждый гражданин Полуденницы. Каждый верный сын Безымянных Отцов. Каждый гражданин заблудшего Арканара и каждый тупой горец с духовой трубкой наперевес. Каждый голован. И даже каждый люден.
Божественная арифметика кардинально отличается от нашей".
Примечание переводчика
Я бы отнёсся ко всему вышеизложенному с полной серьёзностью, если бы не одно настораживающее обстоятельство. Рядом с каллиграфической подписью на русском (кстати, я рискнул поставить её в заголовок) накарябан псевдоегипетский картуш, напоминающий винную бутыль с коротким горлом, а внутри него - название культового напитка середины или конца двадцатого века: "Портвейн 777" (в просторечии "три семёрки") Даже для голованов с их чёрнейшим юмором - явный перебор. Если же это баловство того, о ком мы все догадываемся, то получается неувязка со временем: к моменту происшествия со Львом он погиб, не отыскали даже тела. Поворот событий вспять невозможен.
Однако почём знать! Голованы, судя по всему, - господа не только слова, но и времени.