Вспомним - Бозио. Чванный Петрополь
Не жалел ничего для нее.
Но напрасно ты кутала в соболь
Соловьиное горло своё...
А.Н.Некрасов. О погоде
Не жалел ничего для нее.
Но напрасно ты кутала в соболь
Соловьиное горло своё...
А.Н.Некрасов. О погоде
Минздрав предупреждал, как по поводу табака, вскользь думала Мэйдей, и диггеры били тревогу. Не помогло. Когда соединили обе столичных подземки, московскую, разветвлённую до предела, и питерскую, чуть пожиже, но с двойными лифтовыми дверями, работающими до жути синхронно, получился так называемый узел Мёбиуса. Новая терминология, слегка напоминающая о культовом рассказе тысяча девятьсот пятидесятого года, опубликованном в России примерно через два десятка лет. Нет, никакие поезда не думали пропадать в межпространственных червоточинах: останки до сих пор то и дело находили под задымлёнными обломками Увража.
Снова всё запуталось. Увраж, то есть роскошная книга с картинками, вместо логичного Оврага: то и другое неучи слили у древнего писателя Гончарова. Имя огромного разлома, что одномоментно случился двадцать второго июня две тысячи энного года, в самую длинную ночь в году и на Земле, и обрушил своды на всех линиях подземной железной дороги: и кольцевых, и хордовых, и радиальных, как открытых, так и глубокого залегания. Тросы надземки от сотрясения тоже лопнули - но здания и высотные опоры с какой-то стати пощадило. Похожее наблюдалось во всех мегаполисах планеты: слишком уж бескомпромиссно её разрыли, а ведь не в одной старой Москве были подземные ходы и разливы рек, подобные морям, но заключённые в парапет или трубу. Чванный Петрополь, бывший Санкт-Петербург, морская волна исправно подмывала каждую весну, отчего раньше закрывались целые линии. Теперь - вообще вся подземка.
"Питер хорош, но и Москва не лучше. Москва - Питер, вот и нос вытер, - учила прабабушка старой прибаутке, изображая тыльной стороной ладони идеально прямую железную дорогу. - Всем скептикам нос утёрли, а сотворили-таки город-уникум".
читать дальшеЦокали девичьи каблучки по многоэтажной разветвлённой эстакаде, летящей над сухими и полными солоноватой воды руслами. Хрипло гудели, пробираясь мимо, экипажи - мало кто осмеливался покинуть пыхтящий короб на дутых колёсах, сбоку которого шла кобыла-помощница в гибриде шор и противоугарного устройства. Робея, скользили пешеходы, в своих громоздких "нарыльниках" и прорезиненных плащах похожие на плод мозговой горячки. Тяжко вздыхала каменноугольным паром мультисоборная Среднерусская Венеция, в которую обратился Метрополь, город, позаимствовавший от старой столицы одну-единственную букву, от новой - пафос финального аффикса. Однако метро довлело над всей абракадаброй формообразования.
"Я слишком люблю фонему "ф", это не к добру, - подумала Мэйди, в просторечии Мария. - Хотя да: с учётом строения зубов - очень легка в произношении".
Тот же звук речи обнаруживался в слове "фольклор". Погибшая подземка поднималась кверху пузырями новой мифологии.
Первый флюк. (Новое жаргонное словцо.) Обыватель считал, что попытки выдрать из сцепки и поднять наверх какой-нибудь не совсем покалеченный вагон не удавались по причинам метафизического толка. Та мешанина гнилого железа с тухлым мясом, которую поспешно убирали с глаз долой, возникала-де на середине пути от дна до кромки Увража, где было некое "временное лезвие". А пока вагон оставался внизу, под слоем золотистой дымки, всё было нормально, сидел народ, газетки почитывал.
"Курить не надо было", - Мэйди покачала изящно стриженной головкой и прибавила шагу. Капюшон пелерины слегка отдувало от лица встречным ветром, перепонка с фильтрами прижалась к горлу - даже приятно.
Другой расхожей байкой было как раз то, что Иисус покарал человечество за потребление наркоты плюс табакокурение - и продолжил карать за возврат в каменноугольный, торфяной и древесный век. Оттого и солнца не видно за прозеленью облаков, и туман в глазах и мозгах, и прочие неудобства, из-за которых Москву нынче впору называть Старой Дымокурней в параллель со Старым Дымокуром - Эдинбургом. Оттого в город, чтобы исправить путь и направить людей, стали являться Посланцы. (Финишное словцо выговаривалось людьми с чувственным придыханием.) В пасмурную погоду - а когда погода здесь иная? - на эстакаде Крымского моста часто видят спаренные вагоны, один из них ходовой: когда туман чуть развеивается, заметны морозные узоры на стёклах, пальмы там всякие и павлины. А как это может быть, если внутри не топят и не дышат?
"И в особенности как, когда там нет рельсов?" - посмеялась внутри себя Мэйди.
Она вздёрнула голову, словно пристяжная пароконочная лошадка, и привычно оттянула лицевую часть маски вперёд и вверх. Судорожно вобрала в себя воздух. Здесь должен был начаться Андреевский мост: река давно ушла отсюда из-за Увража, но плотный "хлорпикриновый" туман оставался.
Никто уже не помнил времён, когда по полотну шла железная дорога: мост ремонтировали и переносили с места на место, меняли название, облицовку быков и покрытие полотна.
Но сейчас рельсы начинались прямо у ног девушки.
Похожие на пароконку или паротрамвай - сплошной глянцевитый булыжник внутри и снаружи.
Тянулись метра на три - не так мало - и снова ныряли в зеленовато-янтарную зыбь.
"Вот и оно. Я пойду? Пойду, куда деваться. Свернёшь в сторону или назад - глядишь, погонятся. Мне туда надо? Получается, надо".
Опустила маску - как набросила, привычно-расчётливым жестом притянув к лицу капюшон. Нащупала во внутреннем кармане пелерины солидный прямоугольник. Шагнула.
Третья жуткая детская постебушка.
"В покорёженном вагоне ждут разиню три персоны. Чел с ружьём, примкнутый штык - и уж больно он велик. Офицер в донской фуражке: алый цвет - он самый тяжкий. И хохочущий скелет - вовсе маски на нём нет".
Торец вагона постепенно выплыл и очертился твёрдо: чаши буферов, оборванная гармошка переходной площадки, ржавая дверь. Те, что в стенках, раздвижные, намертво залиты особой стекловидной смесью из пульверизатора: защита от профана со стандартными картинками в голове.
Мэйди прыгнула вверх почти без разбега, словно хорёк на насест. Держась за боковые кромки, ухватила ручку двери и повернула. Изнутри хлынул тёплый прокисший воздух, добавив в уличную атмосферу лишнюю струю мрази.
Деды устроились на скамье спиной к окну: Игнат, участник Великой Войны, - стоя и упирая винтарь в изодранный линолеум пола, Григорий - закинув ногу за ногу и надвинув на глаза фуражку с продавленным верхом и надраенной медяшкой кокарды: так и сияла на кроваво-красном фоне тульи. Оба в противогазах с окулярами, ради одного форса. Самый младший, Руслан, сиял только лысым черепом, и это вовсе не значило, что то же самое было на месте всей головы. Страшилки врали: просто от долгой жизни в экстриме у него выпали все волосы, вытекли глаза, а кожа на лице намертво обтянула скулы, зубы и то, что осталось от носового хряща. Тренчкоут, "построенный" по моде конца прошлого века, изящно свисал с утончённых временем конечностей.
Тем не менее он первый и живее всех прочих откликнулся на явление:
- "Яву Золотую" принесла, Маш?
- А тютюн россыпью? - подхватил Игнат.
- Чтобы козью ногу скрутить, и эрзац-филичового табаку хватает, - буркнул Григорий. - Стоило бы внучке для того исхитряться.
- Вот, получите свой "Винстон-Салем", лагерники, - Мэйди вытянула небольшой, на четыре штуки, блок, шлёпнула его на скамью. - Достать было не труднее, чем вас самих сегодня найти.
Иронии тройка призраков не распознала. Мигом распечатали, утянули по пачке в захоронки, последнюю Руслан демонстративно и со вкусом надорвал, выбил сигаретину и протянул девушке.
- Благодарю, - отказалась Мэйди, - хотела бы травануться - без чужой помощи обошлась.
Чужой - это было очевидно. Дедами они считались лишь в белорусском смысле: всего лишь дальние и весьма условные предки. Очередной выверт Узла: поодиночке вытащил их из каких-то рудничных штолен разной глубины и времени заложения и вбросил прямо в литерный поезд кого-то из высшего начальства, где и приковал наподобие замковых привидений. Что стало с начальством - не стоило и домогаться. Мария втихую полагала, что тотальное обрушение сводов началось именно с акта прикладной гематомании. Пожалуй, это выворачивало хронологию наизнанку.
- Что бы мы без тебя делали, Маш, - томно проурчал Игнат, стряхивая пепел на ложе. Сегодня он нацепил на снайперку здоровенный штык, что вполне гармонировало с её "родным" оптическим прицелом.
- Да то и делали, что сейчас, - ответила девушка невозмутимо. - Разрешения старейшин вам никогда не требовалось, а курение - баловство: убивает аппетит, но не особо утоляет жажду.
- Только если она актуальна, - добавил Череп.
- Насущна, стиляга хренов, всего-навсего насущна, - поправил Казак, вовсю испуская рыже-чёрные дымы. - Русской мове тебя не учили.
А Солдат отбросил выжженный досмерти косячок и попросил:
- Маш, а Маш. Во рту совсем пересохло. Ты ж всегда закусить давала.
- Закусить или запить? - спросила она. - Пора бы уже выработать словарь расхожих понятий.
Но говоря так, привычно снимала фильтры, разматывала шарф, подворачивала рукава кофточки, обнажая припухшие вены.
Полная субординация в интиме. Левое запястье, что ближе к сердцу, досталось младшему по званию, правое - старшему, а к горлу деликатно присосался штафирка Штатник. Было не так больно, как противно. "Это из-за Николая, - уговаривала себя Мэйди. - Надо же мне было тогда и вот так его встретить".
Случилось это вскоре после того, как голубой вагон воспарил из земных недр и приземлился посередине Васильевского Спуска. Дело было вечером, делать было нечего, ибо место для таких дел оказалось неудобным: в широкой части перекрёстное излучение (пентаграмма и восьмиконечная звезда с плешкой близ передней части), в узкой горловине, рядом с бывшей городской думой, - перехват. И то спасибо, что народ у бывшего Рва никогда особо не толпился. То есть Мария именно из-за безлюдья полюбила здесь фланировать. Дымчатый покров не был ей сколько-нибудь значащей помехой, а присутствие одиночек давало о себе знать как бы лёгким раскачиванием паутины, состоящей из тепловых лучей.
Тогда гамак раскачало изрядно, да и слиток темноты был виден отовсюду. Мария крадучись подошла к предмету, похожему на огромного жука с растопыренными надкрыльями. Да, внутри не один, а все трое...
Что заставило её изменить привычке - полная беспомощность гостей, то, что находились они на пределе истощения или подсознательный расчёт? Теперь уж не ответить.
По счастью, от вливания "теплоты" сила к ним вернулась. Вагон, тоже по счастью, упавший на все четыре колеса, удалось подвинуть вплотную к верхним торговым рядам, так что большой и малый силуэты слились.
Вот когда она, умотавшись до предела, решила сегодня не ловить никаких кавалеров и честно пойти домой - вот как раз тогда кавалеры и явились.
В теперешние смутные времена некто догадался возродить древний институт советских дружинников. Поговаривали, что из-за непрозрачной газовой взвеси каждая бригада вооружена миниатюрным эхолокатором, как у летучей мыши, - последнее достижение бионики. Явное преувеличение: за всё время ночных скитаний Мария видела подобное лишь у группы Ника.
Они буквально перекрыли ей дорогу: три плечистых парня в каждый с тёмно-красной повязкой на рукаве тяжёлого комбеза.
- Что-то слишком легко вы одеты, девушка, - сказал один. - Не по сезону.
В самом деле: Мэйди словно нарывалась на то, чтобы стать замеченной. Плащик, едва достающий до талии, юбка до колена, ажурные чулки вместо легинсов, туфли на узком каблучке - словно ни разу не приходилось бегать. В позапрошлом веке подпадало под ярлыки "синдром жертвы" или "виктимное поведение". Многих провоцирует, но кое-кто инстинктивно пытается защитить.
Оттого другой парень и спросил, перебивая напарника:
- Но вы ведь не из тёмных бабочек?
Отрицать эвфемизм - значит немного да покривить душой. Оттого Мэйди сказала:
- Я не проститутка. Только - знаете притчу о собаке, лежащей поперёк дороги? Её спросил, зачем она так делает. Собака ответила: "Учусь отличать злых от добрых. Добрый меня обойдёт, а злой - пнёт ногой".
- Рискованное занятие в наше время, - проговорил Николай. Она легко угадала его имя - между словом и обликом устанавливается двусторонняя связь.
- На самом деле я не подумала, - ответила девушка чуть виновато. - Вечера в Москве тёплые. Парниковый эффект, наверное.
И зябко повела плечом.
- Какое тепло! Да вы замёрзли, будто ледышка, - Николай будто не нарочно коснулся её плеча в тонком рукаве. - Знаете, что. Дежурство у нас кончается, маршрут более-менее вольный. Мы с ребятами вас проводим до безопасного места, а там вы уж как-нибудь сами.
И поспешно представился:
- Я Ник, для друзей Колька, они - Серго и Павел.
Совершенно ясно, что он был тут главным. У него и оружие было массивнее - не простая пневматическая трубка, но помповый пистолет со сгустителем атмосферной взвеси. Двойной поражающий фактор: разрывная пуля и газ.
"Таки выучилась разбираться в огнестреле, - одобрительно подумала о себе девушка. - И в холодном с серебряной обкладкой тоже, хотя кое для кого оно вполне горячее".
По пути, на котором тихо отсеялись оба напарника, выяснилось, что живёт Коля совсем близко, Новокузнецкий отвершек. (По ответвлениям главного оврага теперь ориентировались куда успешнее, чем по старой карте.)
- А я - из Малого Обнинского Увражка, - сообщила она. - Гощу здесь у родичей.
- Что, на скоростном паробусе приехали? Они устраивают экскурсии.
- На птеродизеле. Частном.
Это было меньшей ложью, чем просто кивнуть. Крылья присутствовали. Притом паробусы, пароконки и прочая наземная техника шли с пересадками, аэропланы и даже авиетки на малых расстояниях оказались невыгодны, и гражданское население вовсю изощрялось, изобретая и регистрируя фантастические агрегаты на двойной тяге. Названия давались тоже "с ядрёным прибабахом", за всеми не уследишь.
- Это как вам далеко до дому возвращаться. И притом ночью.
Что Коленька специально перепутал дальнее с ближним, Мэй просекла вмиг, но всем видом дала понять, что ничего не заподозрила. Натурально седая блондинка, что с неё взять.
Разговор мало-помалу перешёл на то, чтобы выпить кофе не на квартире легендарного троюродного дядюшки (по выразительному умолчанию - пустующей), а в общежитейской комнатке с отдельным входом, что занимал Николай.
Хоть Мэй и не ждала такого, кофе оказался не одним предлогом, но реальностью, ароматной и пышущей жаром. Да и сам Николай оказался чудесным любовником: мощное, гибкое тело, жаркие губы по всему её телу, трепетные сплетения вен, молодая горячая кровь, соединённая с пылким семенем. Позже она призналась себе, что за всю свою жизнь (не такую, по правде, долгую) не испытывала такого экстаза. Оттого последняя капля кофе была пощажена, чашка опрокинута на блюдечко кверху донцем... в предвидении следующего раза.
А потом начались её странствия. Хотя деды оказались привязаны "к стенам, где совершилось преступление", но сам транспорт оказался летучим и вездесущим. Аркады захиревшего Пассажа, галереи Мюра и Мерилиза, метромост на Воробьёвых горах, кишащих диким лесом и волками, гигантский полуобрушенный виадук над Березуевским оврагом, пешеходный мост над обмелевшим Волховом, - их приходилось отлавливать буквально везде вплоть до Питера. Дети Подземелья, эмиссары мертвецов, как с досадой прозывала их Мэйди, словно нарочно испытывали на себе её "чуйку", верховое чутьё. Будто не хватало того, умения, с каким она добывала им необходимое для жизни. Не-жизни. Курево и бухло.
С дефицитными сигаретами стало проще, когда отец Амброзиус благословил на союз с Николаем: Мария несколько раз надрывала приятеля просьбой о малой услуге. Офицеры внутренних войск имели доступ к закрытым распределителям и без помех пользовались товарами, безусловно вредными для простонародья. А вот с питьём обстояло куда хуже. Использовать возлюбленного на сей предмет Мэйди не хотелось, поэтому она ещё до поиска блудных зомбачей наедалась до упора чем уж бог послал. И очень старалась не расплескать силу.
Во время эскапад, ставших привычными, она всё чаще чувствовала некий взгляд в спину или неясную тень, когда оборачивалась через плечо. Выследили? Советовалась с Амброзием.
- Не бойся, тебя не напрасно крестили таким именем. Мария - майский день, именины сердца, - шутил он. Но на душе было тревожно. Кто оклеветал нас, сказав, что у "этого народа" нет ни души, ни вместилища для неё? Что в ней тогда тосковало о Николае - день ото дня он становился ласковей, его взгляды и вздохи - пронзительней. И, безусловно, он слабел, хотя свидания с Марией происходили не так часто, как хотелось обоим.
Да и она сама выматывалась - не до любви, не до охоты, одни докучные заботы.
Но тут, наконец, па Амби сказал:
Нех соби. Тераз можешь. Идзь свободне и безпечне.
И перевёл с родного "поляцкого" - так же свободно:
- Отпусти себя. Теперь можно. Иди к своим дзядам звонко и смело.
Она так и двигалась по застывшему от желтушного ужаса Метрополю. Впервые в жизни не скрываясь под одеянием смертных. На миг застывала перед таким же застывшим экземпляром еды, погружённым в гипнотический транс. Когтем сдирала защитную оболочку, приникала к шее выкидными клыками. Нимало не таясь, отшвыривала пустое тело на обочину или через перила. Аристократка тёмной крови, крови, что бросалась в лицо ярко-алым румянцем и сияла на устах тысячью смертельных поцелуев. Принцесса невидимого для смертных ночного неба, что отражалось в ярких, как луны, очах под траурными крыльями бровей. Бледноликая и Белокосая Погибель.
Так и добралась бывшего Парка Культуры - и до Калужской площади.
Побасенка о стоянии на Крымском мосту оправдала себя. Стальные колёса пропахали в его покрытии вихлявые борозды, посшибали половину заклёпок из тех, что остались. Двойной след тянулся до круглой площади, которую в большей мере, чем самую главную площадь в стране, можно было назвать Красной. Не Красивой - Кровавой. Это было сердце старого города и здешней земли, наполненное всеми их соками. В эпицентре вселенной Учитель и Князь мира по-прежнему простирал руку вперёд, благословляя мятежные орды, но стоял уже ни на чём. Хрустальное паникадило детской библиотеки висело в воздухе, цепляясь за гнойные облака и осеняя собой стёртый до самой земли храм. Асфальт чуть просел над сохранившимся "восьмиполосным" туннелем для людей и экипажей. А в средоточии находился когда-то самый крупный узел циклопической подземной крепости.
Увраж. Вражеский овраг. Когда-то у Пелевина родилось такое же роковое двуединое слово: ухряб.
Вагон сегодня тоже не особо таился. Стал под чугунную руку вождя, подвинув гранитный постамент. И - то напыление, которое она так тщательно наводила, прыская на корпус из баллона, было продрано и висело целыми полотнищами.
Мэйди вспрыгнула в раздвинутые створки - её питомцы на удивление смирно расселись рядком. Простёрла руки, чуть откинув голову, сказала, чуть задыхаясь:
- Берите всё, что вам нужно. И как можно скорее. Дыма сегодня не будет.
Три пылающих клейма на разогретой коже. Нет, хуже. Раскалённые обручи - на запястья, удавка - на горло. Откуда такое? Они мертвы, я никогда не насыщала их до той грани, когда может начаться финальное превращение.
- Маш, ты только на спинку не падай, срамота выйдет.
- Бабу покрыть - не тютюн садить, великой сноровки не треба.
- Куда своё шмотьё суёте, фарцовщики! Им разве голые кости греть. Вон килим совсем чистый, так и быть, волоките сюда через мою голову.
Когда Мэй приподняла голову и с усилием отодвинула с себя изрядно-таки пыльный ковёр, сверху на неё смотрели три вполне состоявшихся лица. Очень встревоженных.
И отовсюду, терзая уши, чуткие к малейшему шуршанию молекул, неслись неразборчивые трубные гласы из динамиков.
- Обложили нас, - хладнокровно пояснил Игнат. - Извольте пожаловать в мясорубку а-ля... как его? Верден.
- А опосля того в Сталинградский котёл, - ухмыльнулся Григорий. - Мабудь, мы фрицы.
- Бульдозерная экспозиция, - картинно загнул бывший шестидесятник.
Трубы внезапно смолкли. И перекрывая тихие голоса, воспарил знакомый баритон Николая.
Зябким осенним ручейком по спине.
Бликом немой серебряной зарницы.
Трепетом осинового ствола на холодном ветру.
- Мария! Ты слышишь меня, Мария? Вы окружены. Не только здесь - повсюду, где тухлые выродки повылезали из-под земли. И где их кормили твои не-мёртвые упыри, чьи гнёзда мы тоже вычислили. Спасибо тебе одной, Машенька. В самом деле спасибо. Поэтому через две минуты - слышишь, две минуты, не больше, - я жду тебя здесь. Ручаюсь, что твоё прекрасное тело пощадят.
Мария выпрямилась.
Голос дочери Тьмы бывает невероятно чётким и полётным, если ей того хочется.
- Ручаешься? Мария не считает, что ты в этом волен. И вернуть тебе твои ручательства не может. Только если ты покличешь Мэйдей так же, как ты звал Марию, она, так и быть, тебя послушает.
Долгая пауза. Глубокая тишина. Мертвенная.
- Он сделает? - без звука и без губ спросил верный Руслан. Мертвецы говорят так со своими сожителями.
- Не знаю. Надеюсь.
И в ответ не слова девушки раздалось троекратное:
- Мэйдей, Мэйдей, Мэйдей!
Майский день, майский день, майский день - по-русски.
Ведьминские пляски у костра.
Mayday, Mayday, Mayday - по-английски.
Старинный призыв "Придите мне на помощь".
"M'aider - M'aider - M'aider" - по-французски.
"Помогите. Вставайте все на смертный бой, живые и мёртвые, немёртвые и неживые".
В небесах и под землёй начало происходить странное. Туман закрутился в тугие спирали, оттуда выпали звёзды, просыпавшись на танковое воинство средневековым стальным "чесноком". Камни мостовой вздыбились оружием пролетариата, трещины в почве расселись, узлы железных трасс пораспутались. И много поднялось изнутри мертвецов - от Питера, и Валдая, и Твери, и Клина, от земель псковской, калужской и новгородской, а ещё от деревень с диковидными именами Чёрная Грязь, Большое Опочивалово и Мясной Бор. Бледны, тощи, один другого выше, один другого костистей, стали они вокруг людского войска и протянули свои руки, хватая людей вместе с механизмами, раздёргивая на составные части и таща в пропасть, поистине бездонную. Ибо вместо дна там было чёрное пламя, и пожирало оно всех мёртвых подряд - как давних, так и недавних.
Всех - помимо таких созданий, что не могли умереть, потому что сами были тысячекратно умноженной смертью. Эти сами обращали людей в трупы, выцеживая кровь из обречённых и разрывая трепещущую плоть волчьими зубами.
- Не хочу смотреть, - шепнула Мария тому, кто вынул её из плена невредимой и теперь поддерживал сзади.
- Хочешь, чтобы мы спасли твою несвятую троицу - смотри, - ответил ей очень знакомый голос. - Все лишённые гробов хотят, наконец, их получить. Ты задержала этих мертвецов по их доброй воле. Ты до предела накачала их Тёмной Силой, и теперь они почти во всём подобны детям луны и тумана.
- Да, ради того, чтобы они в конце концов сплясали под вашу дудку. Навели смертных силовиков на глубинные каверны с самой гибельной магией на Земле и тем отомстили за нас.
- Разумеется.
- А Николай?
- За него не смей просить, - сухо ответил рыцарь Амброзий. - Он ловил на тебя, ты хитрила с ним - и никакой любви я в этом не усмотрел.
- Обе стороны играли со мной в не мои игры, - с горечью ответила Мария. - Начиная с момента, когда родилась во Тьму от не-смертной женщины и была крещена пучком иссопа с левого на правое плечо. Причём проделал это над будущей наживкой родной папаша.
Сражение, досягнув до неба, как адский вулкан, постепенно прогорало.
- Разве плохое имя "Майский День"? - возразили ей. - Ну и что, коли на SOS чуточку похоже.
Она оглянулась, наконец.
Рыцарь Амброзий стоял без доспеха, но был самым чудесным образом невредим и даже слегка фатоват. Неизменный отцов плащ-крылатка наполовину распахнут, сюртук выглажен и вылощен, только на крахмальных манжетах виднелись одна-две капли крови да тугой воротник немного запачкан гарью.
Старый денди тонко улыбнулся:
- Вон эти вечно живые трупы шествуют и, прости за вульгаризм, лыбятся во всю пасть. Видать, крепко ты им пришлась по душе.
- Прямо вижу, как они пьют от нас, мы - от тех смертных, кто остался, а смертные потихоньку обращаются в весёлых зомби-Роджеров, - печально усмехнулась девушка. - Круговорот. Лента Мёбиуса.
- Ну да. Сказать тебе самый главный вампирский секрет? - ответил он серьёзно. - Уже давно известно, что спираль ДНК тоже является фрагментом ленты Мёбиуса. Это человеческая. Но наша... О, наша - это вся бесконечно длящаяся, свёрнутая в кольцо вселенная перерождений.
Только Мария не слушала его высокопарной болтовни.
"Как хорошо, - думала она, глядя на приближающиеся фигуры, отчётливо рисующиеся на безмятежно ясном небе, - что у меня есть самые настоящие, единокровные деды... Целых трое".
...Левое запястье, поближе к сердцу, - младшему, правое - старшему, а у горла - соловей-пташечка весело поёт...