Глава вторая
Ну да, ну да! Френсис не женщина, потому что имя позволяет. И оттого ещё, что в нашей славной психованной армии традиционно служат только мужчины. Несмотря на то, что из баб получались самые лучшие шаманы, не говоря уж о ведьмах. Ведьмак - далеко не ведьма женского пола. В том смысле, что ему до них как небу до земли. И прорицатель Тиресий, классик нашего жанра, насильственно обратил себя в женщину, чтобы успешнее работать на избранном поприще. Всё так. Только зачем ворошить здесь и сейчас такие вот неактуальные вещи?
Надо сказать, Фран держится весьма бодро для человека размытой гендерной ориентации, не понимающего, на каком он (она), собственно, свете. И обременённого кучей бледных существ, условно - младенцев. Возрастом от двух внутриутробных месяцев до пяти внеутробных лет, но все примерно одинакового размера - живая иллюстрация к брошюре против аборта, тот, кто публиковал это непотребство, явно желал, по всей видимости, растрогать человечество. Кое-кто из самых ранних напоминает личинку термита, которыми мы все здесь питаемся, у более поздних - розоватый пузырь вместо головы, ласты недоразвитых конечностей и бессмысленно тёмные пятна вместо глаз. На иных словно бы надета маска из грубой красной глины, а руки, ноги и ведущий в никуда пупочный канатик выглядят скопищем переплетенных трубок. Кое-кто хвостат и весь покрыт тончайшими волосками - такие кажутся почти хорошенькими, если бы не повсеместные кровавые жилки: от них кажется, что мех прорастает прямо из скользкой цыплячьей плоти.
Напоминает известную мысль: человек - бледный червяк, то же спирохета, в коконе высоких технологий. А без них - почти что нуль. Говорят, если оградить личинку от высоких излучений "с небесного верха", он не разовьётся, так и останется уродом и идиотом. Любопытно: на человеческом зародыше кто-нибудь такое пробовал или только над приматами поиздевались? Получается как-то однобоко...
читать дальше Хотя нет, я не прав - не все детишки такие освежёванные. Малайская двойня - цвета выдержанного бренди, с бойкими карими глазёнками и таким же бойким язычком. Им навскидку года по четыре, и хотя они не самые старшие, но явно более всех прочих тянут на человека. Даже именами обзавелись: Махатхир и Мохади. И хотя вряд ли помнят свои прежние, данные папочкой и мамочкой, через самоназвания чётко просвечивает политика.
Словом, малайчата - безусловные лидеры нашей компании. Вот я - нет. Просто мужчина их общей суррогатной мамаши. А поскольку из-за того нам требуется время от времени оставаться наедине, сразу же по пришествии меня в чувство на ближних кустах отыскался подходящий тент не очень больших размеров. Мы с Фран чуточку приподняли его в центре, чтобы не провисал, и притянули колышками к земле, оставив для входа такую пазуху. Типа пола на полу заехала.
Наши детишки - народ смирный и с большого перепугу не требует больших забот. А, может быть, просто атмосфера вокруг благостная. Скажите, отчего никто из них не помнит или не осознаёт отсутствия родителей? Откуда вот взялись все эти тряпки, даже не шибко закопчённые? Можно подумать - явились, ибо пришла нужда. Под ними спасаются от зноя. Их окунают в воду или обмазывают съедобной кашицей, прежде чем обмотать младенца. Ими обтирают с него пыль, грязь и экскременты. А это в нашем скудном положении даже излишество.
Словом, кое-как приспособились. Не загибаемся, хотя, кажется, это дело времени. Даже огонь получили - не сразу, но, пожалуй, из-за того, что в пекле жара и так предостаточно. Бить кремнём о кремень меня учили, но кругом один песок под корнями и вокруг них.
- Сырая пища вредна для здоровья, - провещал я однажды. - И вяленая. И сушёная. И толчёная. Микробов много потому что.
Ерунда, похоже. Мы навострились отыскивать корешки и разорять муравейники, потом плоды трудов надо было этак на сутки выставить на солнце, чтобы пропеклись. Но ведь огонь - знак победы титанов над богами. Прометей и всё такое. Ждать грозы или иных катаклизмов было скучно, и потом - накликаешь ещё на свою голову тучку радиусом этак в милю, с железными молниями и каменным градом. Из десяти способов обойтись в походе без спичек большая половина работала только зимой, а меньшая - при условии, что от цивилизации остались хоть какие ошмётки.
Когда Фран вникла в мои страдания, то отломила от куста прямую ветку - такими дети сверлили здешний песок ради еды и воды - и сказала:
- Ошкурить нечем, резать волосы нечем, но если ты и я оторвём у себя по пряди, можно будет ссучить неплохую тетиву.
Рвать? Нашли мазохиста...
Кажется, тут я и наткнулся на обсидиан с острым сколом, но, как нарочно, слишком мелкий для того, чтобы высечь искру. Пришлось держаться обходных путей: слегка нарушить целостность скальпа, причём открылось, что мы оба шатены с лёгкой проседью, сделать насечки на концах ветви, натянуть тетиву, обкрутив вокруг сухой ошкуренной палочки... и тереть, пока из ладоней на сухую траву не посыплются искры и она не затлеет, пуская вверх седую курчавую прядь.
В сухой траве здесь недостатка не было: достаточно редкая, чтобы пламя не расползлось, она попадалась под руку, стоило протянуть её вперёд, оглаживая песок.
Огонь - это магия единства. Магия противостояния темноте - а ночи здесь были бархатно тёмные и большеглазые. Свет звёзд не доходил до дна мира, луны мы вообще не видели ни разу, и мы с Фран представляли себе, как это может быть страшно.
Но почему-то дети не проявляли особенных эмоций: либо помнили, как уютно было в глухой материнской утробе, либо нечто специально отгородило их от любой тоски и любого страха. Старшие кое-как умели говорить - но о погибших родителях не вспоминали и они.
Вокруг живого костра собрались все, и стало видно, что число спасённых не соответствует грубым расчётам. Положим, части не удалось перейти, но если имеются недоноски, то ведь должны быть беременные мамаши, а их-то зачем пустили на борт?
Или физиологически зрелых младенцев кто-то низвёл до уровня бессмысленного плода?
Попытки навести порядок на мясной фабрике имени Иеронима Босха всякий раз проваливались - и тем не менее наше зыбкое братство кое-как прозябало. Увидев зажигательный лук, Махатхир на пальцах объяснил мне принцип то ли ворота, то ли бурава: одно побольше, другое подлиннее и скопом на поперечные рукояти навалиться. Вместо стрелы "набобровали" единственное в округе прямоствольное дерево, которое можно было так назвать: похоже, акацию. Хотя в здешней флоре я разобрался плоховато. По крайней мере, древесина была адекватная: мы испортили с десяток обсидиановых рубил с зазубренным краем и изгрызли ствол словно мыши, пока свалили тощенького патриарха. В пару ему пошло растение типа ивы, из которого делали первенца нашей цивилизации. Тетиву для большого лука мы сплели из лиан, заодно полакомились ягодой, немного напоминающей волчье лыко. Я было запретил скармливать её несмышлёнышам, но потом махнул рукой. Пусть выживают как получится, и так сплошь да рядом творится нечто, взламывающее любые рамки. Так что всё наше племя ходило (в буквальном смысле) до вечера сплошь в бледно-фиолетовых пятнах. И спать в них легли.
А рано поутру мы с Фран и ребята постарше обкрутили верёвку вокруг стоячего дрына и налегли на поперечины. Одна команда во главе с Фран в самом деле, грудью на ствол, другая, где старшим был я, потянула на себя противоположный конец. Ибо стать со стороны вервия никак не получалось.
Нет, я понимал. Все мы понимали, что это не метод, лишь намёк на него. Только при каждом порыве к цели достигалась не одна она.
Дети явно очеловечивались. Очертания тел становились худощавыми, руки-ноги удлинялись, кожа смуглела, в глазах начинали роиться крупицы смысла. Ни головы, ни конечности не выглядели более водянистой слизью, залитой в кожистый мешок. Ещё бы: им приходилось двигаться. Хоть на своих двоих, хоть на четвереньках... Нет, ни в коем случае не ползком - земля мигом раскалялась от трения.
Я уже тогда, наблюдая эти природные аномалии, начал подозревать, что нас учат. Но ещё более уверился в этом после того, как всего лишь через час нашей потной и пыльной работы из-под бура, выстрелив им наружу, забил фонтан чистейшей артезианской воды. Волшебство, не иначе!
И мы, хохоча, плескались во вмиг набежавшей луже, пока она не впиталась в почву, обмазывали друг друга рыхлой грязью по самые уши. Целебной грязью - всю присущую от рождения расслабленность с них как рукой сняло. Как хмельные - так упруго скакать на месте, подбрасывая вверх ноги, и так вертеться волчком, как делали сейчас наши ребятишки, я не умел и в школьниках. Да и видел-то лишь когда к нам на гастроли приезжали вертящиеся дервиши из Коньи.
- Сыты, пьяны, одеты, да ещё подошвы загрубели и стали словно каменные, - резюмировала Фран. - Слушай, а если нам затеять настоящее строительство? Имею в виду хижины - больших деревьев тут нет, но хотя бы кустарник проредим.
- Ты не боишься, что с такими природными тенденциями у нас в самом деле вырастет город? - спросил я в ответ. - Примерно через недельку?
Ибо я, как ни странно, вовсе не соскучился по цивилизации, откуда нас выперло резким пинком под зад.
- Надоело отсутствие приватности, - коротко ответила она. - Палатка - не выход, там полог не застёгивается. А вокруг сплошные детки с широко закрытыми глазами.
Это она вспомнила древний фильм, где обиняком упоминался и мельком показывался ритуал колдовского посвящения Великой Матери и священного брака.
И то, что Фран такое сказала, означало, что мы окончательно выходим из состояния войны.
Трудились мы всей когортой и без устали - так с недавних пор стало у нас заведено. Я рубил лесной кустарник тесаком из нефрита (пожелать алмазные вставки в лезвие показалось слишком жирно), Фран подсекала более или менее прямые стволики кремнёвым топором неуклюжего вида, дети выносили всё это из леса и складывали на поляне. Собирали всю конструкцию по предварительному плану, который полетел в единое мгновение: достаточно сказать, что поначалу мне хотелось шалаш, Фран начала делать прямоугольное строение на четырёх опорах с плоской крышей, Но в конце концов получилось нечто вроде папуасской хижины с треугольными фасадами, передним и задним, коньковой балкой и крутыми скатами, достигающими земли. Выглядело оно так, будто мы со дня на день ожидали в этой полупустыне потопа.
А ещё там была дверь, которую можно было при желании закрутить изнутри на палочку, продетую в петлю.
Похоже, одних этих приготовлений хватило бы, чтобы отбить у меня всякую охоту к интиму. За многие годы жизни я убедился, что самое главное в жизни надо делать второпях, словно кот, хватающий куски с праздничного стола, крадучись и озираясь по сторонам, аки тать, иначе пропадёт всякий вкус. А когда тебе удаётся в кой-то век устроиться комфортно и по-человечески, можно держать пари: то, что у тебя висит ниже пояса, в таком поззиции и останется. До тех пор, пока любимая не засандалит тебе в пах голой пяткой или не уязвит куда как покруче. Я, понимаете ли, человек, полный противоречий, и моя любимая половая принадлежность переняла от меня это милое свойство натуры.
Но отчего-то, едва мы под каким-то неясным предлогом забрались внутрь хижины и оказались в ажурной предвечерней тьме, случилось обратное. Моя рука сама ущипнула пятнистую, как у леопарда, шкурку вокруг левого соска, пальцы Фран сомкнулись кольцом вокруг моей мандрагоры, на которой, как на залёгшем в буш десантнике, зажглись камуфляжные пятна. Так подшучивало над нами солнце, пробиваясь через неровное плетение: мы видели себя самих - и не видели в одно и то же время. Были надёжно спрятаны от по-прежнему убийственного солнца - и им же расчленены на куски.
Свободным от пожатий пальцем я робко отыскал щёку моей партнёрши: скромное продолжение умеренно дерзкого начала. Её губы наудачу впились в моё запястье - где Фран обучилась таким вампирским штучкам, не знаю, но от одного этого я почувствовал, что из меня вытягивают все имеющиеся соки. Потом скользнули вверх, к подмышечной впадине - я захихикал от щекотки, - мельком коснулись крошечной ареолы и вполне ожидаемо вышли на финишную вертикаль, ставшую немного короче оттого, что мой заветный корень приподнялся кверху. От взаимно порывистых движений тени заплясали, воруя у нас всё новые территории. То же сотворила шевелюра Фран, широко раскинувшаяся на моём потном животе. Похоже, что в атмосфере двойной укромности мадам покусилась на некий кошелёк с двумя округлыми монетками: именно что покусилась, от "кусать". Хотя и ногти у неё отросли нехило и были заточены на манер пилы. Мне пришлось буквально скорчиться, чтобы поцеловать даму в поросшую густым волосом макушку, слегка отодвинув свой операционный узел от хищных пальчиков, и коварно запустить свою руку в совсем иную, невидимую и неведомую шерсть, разъединяя жёсткие, спутавшиеся прядки в поиске розы о четырёх точёных лепестках, этого прелестного каприза природы... о-о.
В общем, когда мы в дружном согласии достигли самых нижних горизонтов бытия и улеглись на грубо сплетенную циновку этаким двойным морским узлом, оставалось сделать немногое. Как раз хватило оставшейся ночи в совокупности с дремотными рассветными часами.
А поздним утром нас разбудил азартный гомон детишек, что явственно напоминал птичий. Мы поднялись, раздвинули щель в редких прутьях - и увидели.
Из пустыни, одетый лишь в нарядную головную повязку из бисера и такой же поясок, в нашу сторону направлялся маленький, стройный, очень смуглый человечек с дротиком в руке и луком за спиной. Он как две капли воды походил на изящного подростка, но им не был. След в след за ним, изящно ступая по горячему песку, шла голенастая пустынная кошка - гепард.
- Бушмен, - прошептала Френсис. - Народ Пустыни. Овакуруа.